Отзыв на книгу А. Арсеньевой «Явь»
Название для меня определяет суть книги: явь — явление, вхождение в жизнь, удивление, преломление настоящего через призму прожитого. Явь- производное от глагола являться, т. е в названии уже заложено движение. И все три раздела объединяет тема движения времени в разнообразных мелодиях и ритмах.
«Пока мы любим» — название первого раздела. Глагол в форме настоящего времени — свидетельство непрерывности движения, намек на вечность, а следовательно, отрицание времени как такового. Любовь — первооснова жизни, в которую погружена лирическая героиня.
Немного смущает слово «пока», видимо, это лишь отголосок прошлого, о котором хочется забыть и думать только о настоящем, отсюда и утверждение — «до заката/ целый век у нас». Почему-то не хочется верить героине, что она» безнадежно опоздала», что ей не хочется больше «грезить о полете», «лежать, молчать, врастать в песок». Не хочется верить, потому что она способна «в пене набежавших строк/расслышать вдруг живое слово». Но беспрекословно веришь тому, что внутри нее «рождается и стонет целый мир». Этот мир, увиденный героиней, многообразен и Образен, потому что любим ею, хотя,» все тише желанья, проще мечты». А тиха лишь настоящая любовь, именно она и пришла к героине, вернее, сошла… Как награда за то, что она ждала ее » долго, очень/ терпеливо, как в сказке велено». А может, вся ее жизнь была лишь ожиданием этой любви? Или любовь никуда и не уходила, а только » росла под спудом/ сомнений и тревог» и теперь » прорастает в вечность»?
Вопросов больше чем ответов, и это радует: недоговоренность, умолчание в поэзии — признак зрелости поэта. Поэтому иногда то, что было написано, пропущенное через фильтр рефлексии, кажется незначительным, мелким, не стОящим внимания… Так мы смотрим и на прожитое. Неслучайно, наверное, героиня признается: «Открываю дневник, — / Вижу записи, будто чужие./ Сколько выпало слов, / Сколько радости не прижилось./ Очарованы, мы/ В иллюзорных пространствах кружили. / А большой снегопад / Проходил наши планы насквозь».
А мы проходим через невидимые двери событий и переживаний и открываем вторую главу, где «… время густое текло и текло». Почему- то мне сразу представляется свежий, густой, янтарный, пахучий мед, собранный с цветущих вишен, яблонь, одуванчиков в саду моего отчего дома, проданного за бесценок… И — неожиданное совпадение: вдруг попадаешь снова туда, где » дом столетний обветшал. / И соседу за бесценок/ Продан был»…
Далёкие, но близкие образы детства, юности проплывают перед мысленным взором: образ сестры («Это я — твоё отражение / или ты — моё?); первой учительницы (» Я помню ту голубоглазую:/ Легка, как ветер… /») ; отца (» Он никогда не говорил, / Чего хотел, о чём грустил. / Он уставал и спал под старомодный телик»; героини-девчонки, которой «хотелось скорей повзрослеть», чтобы узнать: » Мир дивный — о, что там? «)… Образы, отточенные сознанием и обласканные волнами » трёх озер», не потускнели, наоборот, оживленные воображеньем, стали более зримы и предметны, словно время не властно над ними. Поэтому героине и кажется, что прошлое- вот оно, рядом, только позови: «Окликну, — отзовется человек/ Из моего утраченного детства». Связь с прошлым — это кровная связь с матерью, не утратившая своей силы, но, благодаря ей, перешедшая на другой уровень осмысления себя в этом мире. Как это верно! И как близки и понятны мне следующие строки:
И все же, в зеркало глядясь,
Я сознаю острее,
Что крепнет внешне с мамой связь,
А внутренне- слабеет.
Нет, не убавилось любви
Во мне, не в этом дело.
Перерастать должна свои, —
Не мамины- пределы.
Но каждый раз, взяв высоту,
Светло грущу о маме
И с ней беседы я веду.
В воображении. В храме.
Течение времени, неиссякаемый поток его несет на своих волнах воспоминания, омывает берега детства, юности, проносится мимо и стремится вдаль. И вместе с ним героиня отпускает » и тревожное, и хорошее», «смешное и страшное», «друзей и завистников», «любимых и ласковых». Конечно, как не отпустить, когда мгновенье неостановимо… Она готова к встрече с новым, не желает «сшить, что не сшивалось», и неудачи ей не страшны, потому что всё во благо:» Пусть избыток неудач моих/ Перетрётся и удобрит стих».
А уж стих-то разгуляется, только дай ему волю! И автор даёт ему не только волю, но и право в виде императива : » Прорывайся, стих, сквозь суету!» А читателю дано право открыть третью главу и окунуться в стихию Города (» Посмотри на меня, сероглазый, / Своенравный, пропахший ветром… Прошепчи мне слова участья/
На своём языке трескучем»), его мостов, островов, каналов, садов («Семимостье», «Обводный», «Олений»)…
К кому, если не к Душе, и обратиться в минуты вдохновения, дарующие откровение, приоткрывающие дверь в вечность:
Постой, в клубящейся печали
Не торопись за край земли,
Тебя ещё не отыскали,
Тебя ещё не нарекли.
Да, движение жизни неостановимо и будущее неотвратимо. А стих- это и есть движение. Как Солнце даёт жизнь всему на земле, так и Поэт — животворит. Он повелевает стихиями, его слово, облеченное в кровь и плоть стиха, на наших глазах творит чудеса, благодаря ему «растёт — судьбу вбирая, дух» и » перестают бояться смерти». Да и о какой смерти может идти речь, «… если омытый чудесной водой, /Ты словом продлил бытиё…»?, если » останется где-то узор золотой, / Останется эхо твоё»?
Эхо стихов Арины Арсеньевой из книги «Явь» — останется в голосе ветра, в плеске волны, в золотом шелесте листвы…
Татьяна Титова,
поэт, член Союза писателей России