Поэт Александр Товберг – петербуржец поневоле; всю жизнь писал о донбасских реалиях, и с переменой декораций тема эта остается для него главной. И хоть в местной литературной среде он уже прижился, и в петербургское отделение Союза писателей России вступил, и быт потихоньку налаживает (помимо журналистского образования, есть профессия слесаря, которая пока что выручает), желание под Новый год у Александра одно: вернуться в родной мирный город, «в живой родной дом».
Саша, это твой первый Новый год в Петербурге. Расскажи, пожалуйста, какими судьбами ты здесь оказался? И что сейчас происходит у тебя на родине?
Действительно – первый, если учесть то, что год до переезда в Петербург я прожил в Гатчине. О том, как я здесь вообще оказался, в двух словах не расскажешь, но если очень кратко, то – на Донбасс, после так называемого восьмилетнего перемирия, пришла война, и перспектив у меня оказалось немного. То ли статья за «инакомыслие», то бишь сепаратизм, то ли – утилизация в каком-нибудь мясном штурме. Чудом я не загремел в ВСУ: на предприятии, где я работал, начальство аврально спохватилось и, практически на ходу, рабочим выдали временную бронь. То есть у меня появилась длительная фора для того, чтобы подготовиться к побегу из концлагеря «Украина».
И когда в мой город начало серьёзно прилетать, и всякие ёмкости со смертью начали разрываться вокруг и рядом, когда улицы наводнили «бравые ребята» с фашистской атрибутикой, когда за «неправильное» мнение любой мог подвергнуться репрессиям, когда соседям, знакомым, прочим мирным горожанам начало отрывать руки-ноги-головы… Ну, можно долго перечислять это «когда», но – накопилась критическая масса негатива, такого жестокого прессинга, что стало окончательно понятно, какая огненная каша заварилась на Донбассе. Тогда я использовал основную возможность: оформил документы по уходу за матерью-инвалидом (иначе никто бы меня за пределы распадающегося государства не выпустил). И, благодаря друзьям, нашёл водителя, который занимался перевозками «на ту сторону». Причём не каждый захочет везти двух инвалидов (отца-инсультника тоже ведь не бросишь), а за них, полулежачих, и оплата двойная – за лишние места, а я уж – кое-как, с краешку. Пришлось выгребать все сбережения на чёрный день, распродавать, что можно.
В день Х – хмурым весенним мартовским днём, соблюдая определённую конспирацию, – рванули мы через всю Украину и через несколько европейских стран в сторону Санкт-Петербурга, к друзьям. Именно в Гатчине они подыскали нам временную квартиру. В ней, не выдержав всех перипетий, и умер отец. Дожил до своего 77-го дня рождения, но не дотянул до получения российского гражданства. Вот так – вкратце. Подробнее о моих «геройских» похождениях я рассказал в нескольких очерках, опубликованных в белгородском журнале «Звонница». Также их легко можно найти на просторах интернета.
А к моему родному городу Покровску сейчас подходят российские войска, пытаются взять в тиски, на этом направлении – серьёзный замес. Постоянные прилёты, разрушения, жертвы, город полумёртв. Недавно разбомблено предприятие, где я работал больше десяти лет. Дом и квартира родителей пострадали ещё раньше. Что дальше? Приходится, вопреки здравому смыслу, надеяться на лучшее.
В связи со всеми этими трагическими событиями, начиная с 2014 года, менялась ли твоя лирика? Можешь привести наиболее яркие примеры?
Лирика моя, если её можно так назвать, вообще не отличалась светлыми нотами, ну а в 2014-м стала ещё более жёсткой, социально ориентированной. Творящийся беспредел, разрушение страны пошли по душам, по сердцам людей. Да и до этого в моих текстах часто возникала тема войны, бесовщины, смертоубийства. Не нужно быть пророком, чтоб понимать, к чему всё шло, предчувствие катастрофы витало в воздухе, хотя и не верилось, что такое возможно.
Названия моих текстов говорят сами за себя: «Когда вернутся новые фашисты» (2001 г.), «Гниёт эпоха», «Прощай, моя страна» (2004 г.), «Civile bellum» («Гражданская война») (2006 г.). А вот в тексте 2013 года я называю Украину «чёрной дырой, наползающей на Европу».
Приведу два небольших стихотворения 2014 и 2017 гг. соответственно:
Памяти Олеся Бузины
нет ни совести, ни чести
скачут каиновы псы
с каждым днём страшнее вести
и кощунственней посыл
и маразм крепчает дикий
и разгулу нет конца
перехожие калики
плач ведут по мертвецам
всюду – нежить только где же
боже правый – снова спит?
а рабы пророков режут
выпивая кровь как спирт
***
Крестики чертим, нолики, всё продолжаем фарс.
Голы, как алкоголики, фарт нам теперь – инфаркт.
Прошлое огорошено, с привычных сошло орбит.
Надо бы по-хорошему, но – череп уже обрит.
Нацики стали нацией, под непрерывный стук
Проводится трепанация «деятелями наук».
Не скажет ни Бог, ни морги нам – были ли мы людьми,
Только из свежих органов вырастет новый миф.
Приходилось писать в стол или была возможность где-то издаваться – например, в российских или донецких журналах? Сколько накопилось материала за эти годы?
Скажу, что в нашем городе было сильное, молодое ЛитО, мы издавали тематические сборники (вместе с руководителем, его имя я опущу на всякий случай), я выпускал небольшую литгазету. Естественно, все было на энтузиазме, на наши собственные деньги.
Мы налаживали связи с Крымом, большой Россией, ездили по всему большому Донбассу, по Украине, планов было громадьё, но после 2014-го всё начало рушиться, и не только в нашем городе, везде гайки цензуры затягивались всё туже. Пришлось писать в стол, что-то выкладывать в соцсети.
К сожаление в/на Украине возможности издаваться за госсредства или некие гранты никогда не было. Ну, если ты не член «нацспилки письменныкив», поэтому книги приходилось выпускать за свой счёт. Вот в них можно было втискивать «инакомысленные» стихи, что я и делал. Расчёт на то, что всё равно поэзией мало кто интересуется, да и мизерные тиражи – 100 экземлпяров – расходились по друзьям и знакомым. Впрочем, полулегально и презентации в библиотеках проводили. Более того, удавалось свои книги и в Донецк провозить, и в Крым. В 2015 в составе донецко-луганского культурного десанта ездил в Москву по приглашению Союза писателей России. Как – это отдельная история, связанная, конечно, с определённым риском, но – везло. Приходилось участвовать и в донецких литконкурсах, печататься в донецких изданиях, конечно, соблюдая конспирацию.
Моя последняя книга «Хронофагия», в которой есть глава со стихами, скажем так – откровенного характера, вообще не успела увидеть свет. Частное издательство в Харькове побоялось брать её в печать. Тогда я нашёл издательство в Мелитополе, там согласились без проблем, и я уже оплатил часть тиража, но тут началась СВО. Мелитополь стал российским, а издательство приказало долго жить.
Материала – стихового и заметочного в прозе – хватает, но не доходят руки до его переработки и переосмысления, а время идёт, и есть опасения, что все эти наблюдения потеряют актуальность. Книжки-то можно штамповать одну за другой, но нет возможности погрузиться с головой в материал, чтобы получить качественные тексты, художественные, а не просто обычные заметки рядового обывателя, не участвовавшего в каких-то баталиях, но всё же находившегося в одном из эпицентров происходящего. Наверное, в этом усилии мне сильно мешает перфекционизм.
Как ты оцениваешь литературную жизнь в Петербурге? Какие возможности для себя видишь (и видишь ли)?
Литературная жизнь здесь бьёт ключом: разные объединения, жанры, поэты и прозаики различного уровня мастерства, как мне кажется, не должны чувствовать себя обделёнными вниманием. Возможностей реализации здесь, конечно много, но мне приходится начинать всё заново. Фактически всё наше донбасское литературное поле деятельности, в котором я существовал, уничтожено вместе с городами, а здесь – понимают, сочувствуют, принимают, но когда ты изначально – по месту рождения и опыта остался донбассоцентричным, – возникают определённые сложности с восприятием новой действительности, вживанием в неё и освоением в своём творчестве. Родовая память не отпускает, пытаешься связать воедино две реальности, но часто это плохо удаётся.
Каких поэтов современных донецких и петербургских тебе интересно сейчас читать? И каких тем, тебе кажется, не хватает сегодня?
На такие вопросы всегда сложно отвечать. Назовёшь одних, других забудешь – обидятся. Но, скажем так, есть поэты «не мои» и «мои» – близкие мне по духу, по мироощущению, по способу работы со словом, как в патриотическом контексте, так и в метафизическом. Ну, давайте из донецких донбассовцев назову таких: Василий Толстоус, Павел Сердюк, отец Дмитрий Трибушный, Александр Савенков, есть ещё друзья-поэты, которые находятся на подконтрольной территории, о них приходится умалчивать, но за их творчеством и судьбой слежу постоянно.
А вот из «питерян» мне близки Александр Вергелис, Дмитрий Филиппов, Вадим Смоляк, Ольга Надточий. Не так давно открыл для себя интереснейшего верлибриста (к сожалению, покойного) Геннадия Алексеева, и на днях столкнулся с интереснейшими поэтическими текстами Евгения Пальцева. Постоянно кого-то открываю и «присваиваю» себе.
С темами – всё сложно. Мне вот кажется, что не хватает качественного юмора, иронии, а кто-то скажет, что он неуместен в нынешнем времени, но значит, надо искать такие жанры юмора, которые были бы востребованы и понятны всегда и всем. Бывают ли такие? Думаю, да. Это вопрос таланта. Поэзия не должна быть оторвана от жизни. Классически-академические формы интересны только филологам. Поэтому хотелось бы видеть в строках современных поэтов не только герметичное желание самовыразиться, но и интерес к другим людям, к их жизненным проблемам.
Радует, что наконец-то мощно пробивается в массы патриотическая поэзия, без которой нынче никак нельзя. Сборники выходят большими тиражами, проводятся презентации. Вот и премия «Слово» отметила достойных авторов.
Какие ожидания в новом году? И пожелания поэтам и читателям?
Ожидания самые простые и вряд ли осуществимые в ближайшем будущем. Потому что хочется, чтоб кончилась война, чтобы дьявольские силы, её развязавшие, в лице конкретных персонажей – врагов своего народа – понесли кару, справедливости хочется, победы над силами зла. Чтобы в Донбассе, во всей Новороссии наступил мир, и началось мирное строительство-восстановление, домой хочется вернуться, в родной город, в живой родной дом.
Да и книгу хотелось бы издать здесь, как духовно-материальное подтверждение своего существования, чтоб не потеряться в потоке бытия, в хаосе временных событий.
Поэтам, читателям – гармонии, взаимопонимания, мира, сотворчества – в писании и чтении.