Там жили поэты…

Иногда слышишь от поэтов недоумённый вопрос: «И что это прозаиков на стихи тянет?» Подспудно в этом вопросе кроется желание оградить свою вотчину от набегов чужаков. Наверное, в этом нет ничего худого, да иногда такие переходы и впрямь удивляют. Вот в 2020 году вышла книга рассказов известного поэта Алексея Ахматова «Дело труба» и я подумал, зачем поэту со своим миром, со своим уже устоявшимся местом в литературе вдруг пускаться в плавание не по своим водам? Превратиться вдруг из мастера, маститого автора в начинающего прозаика – надо ли это поэту? Ведь хочешь или не хочешь, он будет в чём-то проигрывать тем, для кого проза – дело всей жизни, хотя, наверное, могут быть и исключения.

Вот и в рассказах, составивших книгу «Дело труба», нередко виден именно поэт, ну хотя бы в том, что он использует в прозе чисто поэтические метафоры, а это противопоказано прозе. Но это частность. Книга цельная по материалу, по проблематике, хотя и видно, что автор ещё нащупывает свою тему, которая в общих контурах вполне обрисована – это круг проблем, связанных с творчеством и жизнью людей творчества. Наиболее ярко это видно в рассказе «Дело труба» и особенно в рассказе «Дом в Комарово», в котором кроме вымышленных героев фигурируют и имена реальных людей, известных ленинградских писателей. Но в этом рассказе фактические события носят ещё случайный и анекдотический характер. Здесь видно, что автор находится на подступах к теме, которую ему удалось широко развернуть в небольшой повести «Там, где жил Паутиныч», впервые опубликованной в журнале «Аврора» ( № 6, 2022), а теперь вышедшей отдельным изданием.

Это автобиографический рассказ о жизни автора в Комарове на писательских дачах, где Алексей Ахматов живёт во второй половине ахматовского домика (первую занимает известный прозаик Валерий Попов). В центре повествования старейший ленинградский критик Тимофей Кузьмич Промокашкин, имя, конечно, вымышленное, но имеющее узнаваемого прототипа. Это девяностолетний старик, много лет проживающий в писательском посёлке и получивший у его обитателей прозвище Паутиныч.

Постоянное общение автора с ветераном литературы комаровским насельником даёт ему возможность рассказать читателю многое, чему Паутиныч был живым свидетелем и о чём сегодня уже не у кого спросить. Это как раз и делает повесть актуальной, а не те детали писательского быта, которые попадают в поле зрения писателя.

Если бы перед нами был только рассказ о дачной жизни писателей, это было бы мало интересное чтение, потому что в целом она была бы похожей на всякую другую дачную жизнь. Ценность повести обнаруживается там, где её вовсе не ожидаешь – в разговоре, в авторских ремарках, разбросанных по тексту.

Взять хотя бы сообщение автора о том, что домик, в котором жила Анна Ахматова и который она, шутя, называла «будкой», строился специально для неё, и это была первая дача писательского посёлка, выросшего здесь. Поэтесса занимала домик целиком и жила в нём последние десять лет своей жизни. Как-то так сложилось, что известный доклад Жданова сделал её чуть ли не мученицей режима. При этом обычно забывается и специально выделенный самолёт для эвакуации её в Ташкент, и вполне по меркам советского времени регулярные издания сборников её стихов, в том числе и «Избранного», и регулярные переводы, которые могли получить далеко не все желающие переводить поэты, и поездки в Италию и Лондон. Конечно, может быть, она и бедствовала по-своему, но не каждый бедствующий в то время мог подарить, как она Баталову, автомобиль.

Разумеется, разговор обо всём этом сегодня может показаться не актуальным, да Ахматов его и не поднимает, но из таких простых сообщений невольно возникают все эти мысли. Да вот взять, к примеру, хотя бы писательский посёлок в Комарове. Всё-таки советская власть строила его для писателей, чтобы им лучше писалось и лучше отдыхалось, значит, заботилась о творческой интеллигенции. Может быть, и не так, как хотелось бы писателям, но это уж, как говорится, на всех не угодишь. Во всяком случае, сегодняшняя власть не строит домов творчества и дачных посёлков для писателей, и даже не издаёт журналов, которых при советской власти было не так уж и мало. Замечу, что это я говорю, а не автор повести, который всего лишь указал на такой факт. Но ведь и читатель не пройдёт мимо него и будет вместе со мной ворошить прошлое.

Однако в этой небольшой повести автор невольно поднимает вопросы, относящиеся к прошлому. Например, о судьбе учёных литературоведов Гуковского, Жирмунского, Азадовского, Эйхенбаума, которых «травили» «за космополитизм, за низкопоклонство перед Западом и недооценку великой русской литературы».

– А этого мало, Тимофей Кузьмич? – обращается автор к старому критику. И далее обосновывает свой вопрос: «Помимо профессиональных качеств должны быть и гражданские. Вы посмотрите, к чему привела наша всегдашняя толерантность. Все свои позиции сдали. Зарплаты в долларах меряем, на Невском все рестораны и кафе на латинице. Своего почти не осталось. И я считаю, что тех, от кого зависит общественное мнение…

– Да что от них зависело? – перебил Промокашкин. – Они науку двигали!

– Многое, Тимофей Кузьмич! – возражает автор. – Они студентов воспитывали. Вот вас, например. Они вам в голову своё отношение к языку, стране, народу вложили…»

Да, разговор вполне актуальный сегодня. Судя по всему автора повести интересуют многие вопросы нашей жизни – и сегодняшнего дня и дня вчерашнего. К примеру, его всё ещё волнует давняя история с осуждением И. Бродского за тунеядство. Конечно, у многих остался вопрос – почему такой процесс состоялся именно над Бродским, и, кажется, таких процессов вообще больше не было. Какая-то странная избирательность! Судя по всему автор считает, что на самом деле Бродского должны были судить за попытку угона самолёта, но чтобы не создавать громкого процесса, власти решили, как говорится, спустить на тормозах, но всё-таки преподнести юному радикалу некий урок. Трудно сегодня говорить о степени причастности Бродского к планам угона самолёта, но, ссылаясь на признание друга Бродского Якова Гордина, у Бродского «были планы добыть шмайсер и взять в заложники первого секретаря Ленинградского обкома…» Ахматов ссылается на книгу Гордина «Перекличка во мгле», где об этом написано. Перечитав этот труд, я пришёл к выводу, что едва ли это были мысли о реальном заговоре, даже если Бродский и говорил об этом. Скорее можно утверждать, что это был обыкновенный психопат, нежели возможный террорист. Да и вообще я помню, как хорошо знавшая Бродского Наталья Иосифовна Грудинина говорила, что Иосиф Бродский никогда не был антисоветчиком. Он считал, что любая власть – это власть и ничего более.

Мне кажется, всё это сегодня имеет мало значения, но всё же процесс над Бродским остаётся загадкой – кому это было нужно и кто упорно раскручивал это дело? Недаром же Анна Ахматова воскликнула: «Какую биографию делают нашему рыжему!» А уж Ахматова в этих вопросах знала толк. Делали биографию, и сделали. Но кто делал, какие были мотивы и почему оказалось, что Нобелевский комитет лучше всех разбирается в русской поэзии – вот что по-настоящему интересно. Но факт присуждения Нобелевской премии, в сущности, снял всякую необходимость говорить о творчестве И.Бродского, о его достоинствах или недостатках, теперь он вне какой-либо критики и анализа. Сегодня стихи поэта вошли в школьную программу и школьники, возможно, учат их наизусть, так что едва ли есть смысл вспоминать давнюю историю про «тунеядца».

Однако для А.Ахматова нет просто прошлого. Всё прошлое для него есть настоящее и он живёт одновременно и в прошлом и в настоящем, слившимися в его сознании воедино.

В повести немало авторских утверждений, с которыми не всегда можно согласиться. Так автор считает, что Запад относится к нам плохо потому, что мы много о себе сами говорим плохого, занимаемся в отличие от Запада самообличением, а Запад всё это использует в борьбе против нас. Я согласен, что не стоит нам чрезмерно саморазоблачаться, тем более самооговаривать себя. Действительно даже военное поколение столько помоев вылило на самих себя. «И Симонов, и Слуцкий, и даже, страшно сказать, та же Ахматова. Вдруг все прозрели. И получился дикий перекос в обратную сторону. Как будто в других странах ничего подобного не было никогда».

С этим можно согласиться, только не в том дело. Надо помнить, что мы никогда для Запада не будем хорошими. Что бы у нас ни совершалось, мы никогда для них не будем беленькими, мягкими и пушистыми. Надо забыть про них и уж во всяком случае перестать думать о них и даже принимать во внимание. Россия самодостаточна – это цивилизация, сопоставимая с общечеловеческой. И побольше надо обращаться к самим себе, к своей истории, к своим художникам, поэтам, философам.

Удивительно, что небольшая повесть заставляет думать о таких магистральных проблемах. Но было бы неправильно думать, что в повести одни вопросы, будоражащие наше сознание. Нет, тут много знакомых лиц, которые уже вошли в литературу да и в нашу жизнь и, так или иначе, сопровождают нас. На страницах повести мы встречаемся с такими именами, как Андрей Битов, Александр Городницкий, Лев Мочалов, Галина Гампер, Глеб Горбовский, Александр Кушнер, Виктор Соснора, Даниил Гранин, Владимир Бахтин, Глеб Горышин, Фёдор Абрамов, Александр Гитович, Сергей Носов, Илья Фоняков, Борис Никольский. Одного этого уже было бы достаточно для оправдания появления такой повести.

Как критик я, конечно, не соглашусь с утверждением, что «Битов, Городницкий, Мочалов, Гампер, Горбовский. Словом, весь цвет…». Всё-таки далеко не весь. Или взять суждение о Дмитрии Толстобе. «Был такой поэт в восьмидесятые…Замечательный поэт был. Но ушёл почти бесследно. То, что от него остался десяток стихов тончайшей выделки – отговорки. Ничего от него не останется через столетие-другое, вздохнул я».

Вообще-то если от кого-то остаётся стихотворение через столетие-другое – это и есть бессмертие! Даже если одно! Например, как «Птичка» Ф. Туманского.

Вообще писать о людях, которые ещё живы или живы их родственники, очень трудно. Тут сложно соблюсти необходимую дистанцию. Например, об Александре Гитовиче сказано, что это поэт и переводчик, а об Илье Фонякове, что это собкор «литературки», хотя он им и был, конечно, но всё-таки он, прежде всего, поэт.

В действительности не всегда просто правильно расставить акценты, но это важно особенно для читателей, имеющих прямое отношение к тем, кто так или иначе попал на страницы повести. Впрочем, следует принять во внимание трудность задачи – сочетать документальное повествование с художественным. А перед нами всё-таки не совсем документальная повесть, а тот редкий случай, когда документальная повесть перерастает в повесть художественную. И всё здесь делает концовка – неопределённость посмертной судьбы Паутиныча и вопрос к бригадиру узбеков-строителей Назару Нуры, оставившему однажды визитку с текстом: «Есть проблемы? Есть решение! Назар Нуры». И телефон. Автор заканчивает повесть лукавым вопросом: «Что ж, Назар, если ты решаешь проблемы, может, решишь и эту? Подскажи, где теперь Тимофей Кузьмич?»

Нет, Назар Нуры не ответит на этот вопрос. Для него он слишком метафизический. Пусть читатель решает его сам. Но именно этот вопрос в конце повествования придаёт повести художественный смысл.

Есть ещё один аспект в этой повести, который нельзя обойти совсем. Это линия Ахматова — Ахматов. Алексей проживает в домике Анны Ахматовой, что иногда вызывает вопросы у почитателей творчества поэтессы, посещающих дорогие их сердцу места. Отсюда и эти вопросы – родственник ли он известной поэтессы или нет. Надо сказать, такие совпадения имён имеют свои преимущества и недостатки. С одной, сразу запоминается фамилия, с другой – невольно напрашивается сравнение. Алексей Ахматов сумел утвердить свой поэтический мир, которому теперь Ахматова не мешает, и эти два имени вполне благополучно сосуществуют не только в нашей литературе, но даже и в одной и той же «будке». Но для этого читатель всё-таки должен знать и кое-что о самом Алексее Ахматове. Кое-что он и узнает из этой повести.

Трудно сказать, станет ли эта повесть фактом нашей литературы, но в любом случае её будут читать те, кто заинтересуется биографией и творчеством замечательного поэта, создателя целой поэтической школы, а надо сказать, что несколько его учеников состоялись как поэты. Алексей Ахматов – фигура на поэтическом небосклоне Петербурга весьма заметная и всё, что он сегодня делает, заслуживает самого пристального внимания.

В заключение два слова о художественном оформлении повести, выполненном автором с использованием компьютерной программы.

Сценки с узнаваемыми лицами самого Ахматова, Валерия Попова, Бориса Орлова по-своему оживляют повествование, в чём-то дополняют его, хотя я предпочёл бы рисунки, выполненные традиционно живой рукой. Но это, конечно, не принципиально и ничего не меняет. Главное, что поэт написал вполне добротную повесть, и я уже не задаю вопроса – зачем поэт пишет прозу.

Виктор Кречетов