(Лилия Старикова. Отзыв на книгу Елены Жабинковской «Пой, синица!»)
Свою книгу избранных стихов Елена Жабинковская назвала: «Пой, синица!» Почему синица, а, скажем, не соловей? Тут же припоминаются строки Н. Карамзина: «Пой во мраке тихой рощи, нежный, кроткий соловей…» или «Соловей мой, соловей, голосистый, соловей…» А. Дельвига. Примеров из классики немало. Есть и о синицах. «К нам, на пёстрые страницы прилетели две синицы. Говорят: стряслась беда!» – А. Барто или «Подошла синица, бедовая птица, попросила…» – С. Есенин, или «Слышу я звенит синица средь желтеющих ветвей…та что людям помогает смерть и жизнь переносить» – И. Тургенев. Если в стихах о соловье прослеживается любовно-романтическая настроение, то синица сопрягается с надвигающейся катастрофой. И у меня есть строки: «Птаха мне желтогрудая жалится…». Вот я и задумалась, почему, ни в чём неповинная птаха, стала символом тревожности? Что, собственно, известно о ней? Оказывается, она отличается доверчивостью, легко поддаётся приручению. В русском языке к слову доверчивость существует множество синонимов: открытость, чистосердечие, бесхитростность, наивность, неопытность и т.п. Перечисленные качества, свойственные детям, по совокупности означают незащищённость. Поэты те же дети. Они слишком тонкокожие, чувствующие всё и переживающие остро. Теперь самое время процитировать строки из стихотворения «Пой, синица»:
…Буду слушать терпеливо зов, синица, твой,
Расскажи мне, человеку, как продолжить путь,
В будущую жизнь, как в реку, силюсь заглянуть,
Кто в ответ на голос звонкий выплывет со дна,
Там, где тёмные воронки кружит быстрина?..
Анализируя стихи русских классиков, можно заметить, что некоторые слова используются ими, особенно символистами, с повышенной частотой. Если убрать стихи А. Блока, сохраняя только повторяющиеся слова, в сухом остатке получим: туман, сумерки, заря, вечер, дым, дымка и т.д., то есть те самые слова, определяющие мистический характер его стихов. У И. Бунина часто встречающееся слово – свежесть. Это и не удивительно. У Елены Жабинковской тоже имеется свой код: кровь, лёд, снег… Человеку явно неуютно. «Ранняя зима да осень поздняя, / лета нерастраченная страсть…Переспелых ягод кровь венозная / вкруг запястья лентой обвилась». Надо отметить, в стихах Елены Жабинковской не обнаружите тумана зауми, подмены истинного надуманным, образы в её стихах настолько точны и кинематографичны, что каждый может примерить на себя. Она не гоняется за новомодными словечками, пишет нормальным русским языком о том, что её волнует. «Как спаяны закономерно / Полёт и смерть, восторг и страх… / Я чувствую одновременно / Огонь и лёд в своих руках!..» Следующее стихотворение требует того, чтобы его привели целиком. Надо иметь смелость, открытость сердца, чтобы написать о себе так просто и вместе с тем так психологично, тонко, по-лермонтовски неприкрыто:
Говорят, для счастья нужно немного –
Ну а мне подавно совсем немножко:
Солнца луч, заброшенная дорога
И цветущий куст полевого горошка.
А из звуков всех – тишина нужна мне,
А из всех голосов – только птичье пенье,
А из всех друзей – лишь вода и камни,
А из всех добродетелей – лишь терпенье.
Трудно представить женскую поэзию без любовной лирики. В обсуждаемой книге эта тема раскрывается как в одной известной песне: «Любовь нечаянно нагрянет, когда её совсем не ждёшь…». Без лишних охов да вздохов Жабинковская говорит: «Вот, Господь мне дал игрушку, / очень хрупкую игрушку / – Настоящую любовь. / Я держу её в ладонях. Ну и ну! Какое счастье! / Что же с этим чудом делать, / Кто подскажет глупой мне?» А вот ещё о любви и не только о ней, удивительные строки, наполненные тихим счастьем, покоем и вместе с тем – тревогой, ибо в жизни всё когда-то заканчивается и приходится платить по счетам: «И льётся белой ночи благодать, и как вода, сквозь пальцы, незаметно моей любви счастливейшее лето течёт, чтоб постепенно прошлым стать». Ну, кто из нас не испытывал подобное, когда хочется кричать: «Остановись мгновенье, ты – прекрасно!» О скоротечности жизни Елена Жабинковская умеет сказать, как никто. Судите сами: «Умирают подруги-ровесницы./ Открываются в небо лестницы… / И не вымолить лишней минутки / У судьбы, у старухи-процентщицы» или «Подави внезапное отчаяние, / Выйди из смертельного пике…». Пронзительное, трогательное, по форме развёрнутая метафора, стихотворение о бессмертной душе: «Там нет меня», где автор погружается в яркие воспоминания детства: «Я здесь совсем как дома, в том бору, / Средь старых пней и стёжек муравьиных / в ладошку землянику соберу, / И нанижу на длинную травину…» Очень ёмкий образ мы видим в стихотворении «Ленинградские старухи» с аллюзией на «Незнакомку» А. Блока, недаром оно написано в том же размере. Однако, если у Блока «Девичий стан, шелками схваченный, / В туманном движется окне», то у Жабинковской совсем неромантично: «Маячат ветхие старухи в прямоугольниках окон». Это собирательный портрет уходящего поколения петербуржской интеллигенции, женщин, на долю которых выпали испытания блокадного голода и неустроенности послевоенных лет. У каждой за плечами целая жизнь, судьба, любовь, переживания молодости, – и всё это для них в невозвратном прошлом. А впереди – вечность. Отдельно хочется поговорить об одном произведении. Для начала представлю его целиком:
Морозы стоят ножевые,
Застынет стишок на губах.
Лежат у метро неживые
Гвоздики в стеклянных гробах.
Рябина ошпарила кисти
В снегу, как в крутом кипятке…
Косички, две кисточки рысьи,
На вытертом воротнике, –
Меж чахлыми липами сквера,
Направо от Нарвских ворот,
Сопливая девочка Вера
Офелию в санках везёт.
Фарфорово-белые руки
Скрыл жёсткий шуршащий капрон.
О, кукла, на вечные муки
Твой кроткий народ осуждён!..
Споткнётся, свернувши на Газа,
Как мой неоконченный стих…
Морозы. Мутящийся разум.
Офелия в санках моих.
Всякий раз в моём воображении возникает блокадный Ленинград. Почему? В стихах нет ни слова о блокаде, есть ощущение жгучего холода, отрешённости, обыденности смерти. Ключевые слова: морозы ножевые, гробы, вытертый воротник, санки, мутящийся разум, вечные муки, Офелия в шуршащем капроне – существо беззащитное перед злобой и вероломством и, конечно, Вера, которая везёт Офелию, но главное – привязка к месту. Кажется, независимо от автора, каким-то мистическим образом параллельные миры – запечатлённый миг жизни мирной и жизни блокадной с графической точностью сошлись в одной географической точке у Нарвской заставы – переднего края обороны города. На мой взгляд, это одно из лучших стихотворений о блокаде. Тот случай, когда рукой поэта водит Господь. Не всё в жизни можно потрогать, пощупать, попробовать на зуб, возможно, именно поэтому очень многим трудно поверить в существование Бога. Елена Жабинковская обращается к собственной душе: «В тесном, немощном теле, изгрызенном страхом и бедами, / Свей гнездо и о вечном мне сказки шепчи». Её отношения с Богом – глубоко личные, по-человечески доверительные: «Я каждый день люблю, грешу, страдаю, верю. / Спаси меня, Господь, наставь на верный путь!» Подводя итог, можно сказать: книга «Пой, синица!» – это исповедь, честный разговор автора с собой, путь познания себя, дорога к себе, взгляд внутрь себя, бескомпромиссный, порой даже беспощадный:
Из всех цветов мне ближе цикламен.
Я жажду взять в ладони эту нежить.
Чей стебель так безропотно согбен,
Чтоб горечь ощутить её, и свежесть,
Порочность, и изысканность и тлен.
В ней безмятежность утренней зари,
Оттенки разлагающихся тканей…
О, Господи! Язык прилип к гортани!
Смотри в себя, чудовище, смотри.
(«Автопортрет»)
Разве такой путь не является самым важным для каждого из нас?! Древнегреческие философы оставили нам в помощь ориентир: «Познай самого себя, и ты познаешь богов и вселенную». «Возлюби своего ближнего, как самого себя» – учит нас Евангелие.