Метафор ярусы таятся
В системе сложных переплётов:
Один с другим они роднятся
В зависимости от чего-то.
Меж ними образы-мотивы,
Чей труд атлантский долговечен:
Они прочны, они красивы,
Взвалили ярусы на плечи.
Идея – дух архитектуры,
Соподчиняет мысли складно.
В основе всей литературы –
Метафора, что необъятна.
А. Манцевода
Метафора гораздо умней, чем её создатель,
и таковыми являются многие вещи.
Всё имеет свои глубины.
Лихтенберг
Если взять для рассмотрения гипотезы о наличии ярусных метафор в художественной прозе отрывок из произведения Джона Голсуорси «Сага о Форсайтах», можно обнаружить интересные находки, свидетельствующие о сложном построении единого образа, художественного средства, которое мы будем называть «ярусной метафорой».
«Я́рус — ряд, строй, порядок в длину, по уровню; пласт, слой; каждый из рядов, лежащих один на или над другим» (В. И. Даль. Толковый словарь живого великорусского языка).
Ярусы представляют собой уровни, надстройки, которые находятся одна над другой. Метафора – образный перенос по свойствам, может образовывать многокомпонентную структуру, не с единым образом-ядром. В ней может содержаться два аспекта, которые будут оба порождать сравнения. Таким образом, это двоящееся образное явление можно назвать двуядерной метафорой. При этом двуядерная метафора может принимать лицо антитезы, антитеза, в свой черёд, тоже может выводить на новые уровни. Кроме того, одно из смысловых ядер метафоры, как будет показано в отрывке из «Саги о Форсайтах», может образовывать в свою очередь образную надстройку в несколько уровней из других метафор. Наличие такой сложной структуры художественного текста призывает к более подробному изучению системы развёрнутых метафор и необходимости ввода таких понятий как «многоярусная метафора», «ярусная антитеза».
Антитеза, вечное противостояние, – в законе мировых страстей, движущая сила образных средств.
«Всё, что угодно, — лишь бы, не смотреть неподвижно в одно и то же окно на одну и ту же картину. Светоч поэта — противоборство» (Гарсиа Лорка. Избран. произв. В 2-х т., т. 1, с.412).
Метафора в содружестве с антитезой ведут в новые области художественного воплощения мысли:
«Когда прибегают к старому слову, то оно часто устремляется по каналу рассудка, вырытому букварем, метафора же прорывает себе новый канал, а порой пробивается напролом» (Лихтенберг «Афоризмы», с.122).
Из приведённого выше эпиграфа (стихотворение А. Манцеводы) становится ясно, что метафора не просто разворачивается в тексте и служит текстообразующим элементом, она может обладать сложнооформленной структурой – планом построения образных средств. Если метафора сама, как научное исследование, ставит в начале какого-либо отрывка текста гипотезу, она непременно будет искать многочисленные доказательства, другие образные средства, чтобы аргументировать свою позицию. Благодаря этому метафора может быть математически разложенной на несколько составляющих её компонентов, которые в сумме создают подобие различных ярусов одной и той же мысли – гипотезы. Мысль развивается, переходя на новый уровень, получая новый виток художественного воплощения. Уровни многоярусной метафоры подчинены главному образу, который может выступать в роли символа, он отвечает за единство стилистическое, семантическое, психологическое и художественное, сохраняя целостность идеи текста. Благодаря центральному образу, вся остальная система образов монолитна и метафора не разваливается по тексту как рассохшийся кекс, потерявший свою форму при срезе. Созданная система мысли характеризуется прогрессированием идеи через градацию или деградацию образов. Наслоение образов один на другой и представляет в нашем сознании «систему ярусов».
And first, in the security bred of many harmless marriages, it had been forgotten that Love is no hot-house flower, but a wild plant, born of a wet night, born of an hour of sunshine; sprung from wild seed, blown along the road by a wild wind. A wild plant that, when it blooms by chance within the hedge of our gardens, we call a flower; and when it blooms outside we call a weed; but, flower or weed, whose scent and colour are always, wild!
(J. Galsworthy. The Forsyte Saga. «The Man of Property».Chapter IV. JAMES GOES TO SEE FOR HIMSELF).
Приведём два хороших перевода этого отрывка. Первый принадлежит переводчице Н. Волжиной, второй – студентке-переводчице МПГУ О. Бугаковой.
И прежде всего, привыкнув к степенности благополучных браков, они забывали, что Любовь не тепличный цветок, а свободное растение, рождённое сырой ночью, рождённое мигом солнечного тепла, поднявшееся из свободного семени, брошенного вдоль дороги свободным ветром. Свободное растение, которое мы зовём цветком, если волей случая оно распускается у нас в саду, зовём плевелом, если оно распускается на воле; но цветок это или плевел – в запахе его и красках всегда свобода!
И прежде всего, в уверенности, воспитанной многими благополучными браками, забывалось, что Любовь – это не тепличный цветок, а дикое растение, рождённое дождливой ночью, рождённое часами солнечного света, взявшее начало у дикого семени, гонимого вдоль дороги диким ветром. Дикое растение это мы зовём цветком, когда оно по воле случая расцветает в наших садах, а когда оно расцветает на воле – называем сорной травой; но цветок это или сорная трава – его запах и его краски всегда свободны!
Видно, что два предложения буквально перенасыщены образностью и аллегоричностью. Взгляните, насколько сложна эта многоуровневая метафора, имеющая в своём основании центральный образ – цветок – который ещё и двоится на садовый и плевел. Метафора облицована в антитезу, одновременно являясь символической двуядерной конструкцией. Двуядерный символ (растение распадается на цветок и сорняк) раскрывает метафору через противопоставление двух символов – двух идей.
1. Цветок является отсылкой к уюту и покою семейной жизни;
2. Сорняк – испытания, запретная любовь; любовь, осуждаемая обществом.
Неоднородность метафоры поражает! Посмотрите, сколько в ней образов, организующих ярусы усложнения мысли, они ведут вверх – к доказательству того, что метафора является точной гипотезой с многоуровневой аргументацией своей идеи: любовь – не домашний цветок, а дикое растение, почти сорняк. Сколь раз (пять раз!) повторяется слово wild (дикий) – связующий структуру текста эпитет, та художественная деталь, которая является психологическо-импрессионистической характеристикой цветка, а значит, явления любви! Эпитет wild (дикий, или свободный, как его перевели на русс. яз.) «взваливает ярусы метафоры на плечи» и несёт на себе.
Возникает сложное единство – четыре уровня («a wild plant, born of a wet night, born of an hour of sunshine; sprung from wild seed, blown along the road by a wild wind»). Кроме эпитета wild, уровни метафоры образованы с помощью причастия прошедшего времени born (рождён), который задействован в синтаксическом параллелизме (употреблён два раза).
Первый ярус: «дикое растение, рождённое сырой ночью»;
Второй ярус: «рождённое в час солнечного света»;
Третий ярус: «развившееся из дикого семени»;
Четвёртый ярус: «носимого вдоль дороги диким ветром».
Почему утверждается идея о том, что разветвления метафоры являются её уровнями? Эта гипотеза возникла из очевидности семантического и эмоционального наслоения развития главной идеи. Если одна идея порождает всё новые и новые уровни своего воплощения, она как бы переходит с одного яруса мысли на другой, осуществляя свою метафорическую градацию.
Среди четырёх уровней представленной метафоры мы видим скрытую антитезу night — sunshine (свет-ночь) и борьбу статики с динамикой – носимому ветром зерну нужно было остановиться, чтобы прорасти и развиться. Благодаря такому композиционному ходу, Голсуорси достигает градации явлений и производимых ими чувств, напряжённость метафоры повышается, она «уплотняется» образами, которые ведут борьбу между собой.
После четырёхуровневого доказательства в первом предложении, второе предложение начинается метафорой-утверждением — A wild plant, которая получает своё развитие через новый синтаксический параллелизм, причём образный параллелизм (bloom – «расцветать» — повторяется два раза), облечённый в условную конструкцию (when – «когда» — повторяется два раза). Символичными являются образы within the hedge of our gardens и outside. Что такое цветок, вырастающий в переделах нашего сада? Не что иное, как символ покоя и домашнего очага, любви, которая узаконена обществом, и которая развивается там, где можно, легализована семьей-оградой. Для усиления расхождения понятий цветка и сорный травы Голсуорси вводит символ outside (вне, снаружи), противопоставляя одомашненность любви и её дикую природную сущность. Как мы видим, антитеза второго предложения тоже является многоуровневой структурой:
Первый ярус: «flower» — «weed» («цветок» – «сорняк»);
Второй ярус: «within the hedge of our gardens» — «outside» («в пределах ограждения сада» — «за пределами»).
Далее, двуядерная метафора flower or weed (цветок или плевел) оказывается на чаше весов в равновесии, казалось бы, но свобода и непредсказуемость любви побеждают. Жёсткий логический вывод отождествляет образы цветка и сорной травы, поскольку следующие два символа scent and colour (запах и цвет, символы своеобразия оттенков и проявлений любовных чувств и отношений) служат одной идее: «scent and colour are always, wild!» («аромат и цвет всегда свободны»). Запах и палитра цветка всегда наполнены первобытностью, свободой, они «дикие» в своих проявлениях. И снова метафора представляет собой два яруса – запах открывает уровень ощущений ароматов, цвет – уровень зрительного восприятия мира оттенков.
Метафора по своей природе является двоемирием, поскольку переносит свойства с одного объекта на другой, когда же она двоится в своих проявлениях, в семантических планах, в образах, которые ещё и враждуют между собой, метафора превращается в двоемирие в квадрате. Её дуализм открывает новые и новые уровни восприятия реальности через художественное воплощение в прозе.
«Для меня воображение — синоним способности к открытиям… Подлинная дочь воображения — метафора, рожденная мгновенной вспышкой интуиции, озаренная долгой тревогой предчувствия…» (Гарсиа Лорка. Избран. произв. В 2-х т., т. 1, с.410-411).
Завершая первую часть статьи, приведём мысли Оноре де Бальзака об образе и идее, а также о ступенчатой работе мысли. Идее требуется пройти путь к воплощению в образе:
«Всякий образ соответствует какой-нибудь идее, или, точнее, чувству, которое является совокупностью идей, но идея не всегда приводит к образу. Идея требует последовательной работы мысли, которая доступна не всем умам» (О. де Бальзак «Этюд о Бейле». Собр. соч. Т. 18. М., 1960. с. 621).
Метафора, являясь плодом идеи, прежде чем набрать свою поэтическую, психологическую и художественную силу, энергию звука и цвета, тоже нуждается в последовательном осмыслении и реализации в слове.