25 марта 2013 года собралась в очередной раз студия «Метафора». Заседание было посвящено теме «Метафора Маяковского».
Руководитель секции, Борис Орлов, дал задание участникам секции сравнить стихи 1913-18гг. со стихами 1920-26гг., и задал вопрос: «Является ли метафора Маяковского раннего периода более психологичной, чем метафора поздних лет? Найдите метафоры сочетания и противостояния быта и бытия в стихах поэта (например, поэма «Облако в штанах»)».
Александра Манцевода провела сравнительно-сопоставительный анализ метафоры ранних и поздних стихов поэта. Участники студии прослушали стихи Маяковского в исполнении группы Сплин и других. В данном анонсе мы позволим себе привести часть доклада А.Манцевода.
Слово —
полководец
человечьей силы.
(Владимир Маяковский)
В декабре 1912 г. поэт Владимир Маяковский дебютирует в альманахе «Пощечина общественному вкусу». Свою душевную слабость и ранимость поэт, «грубый гунн», как он называет себя сам, скрывает за резкими жестами и нагловатым поведением, его метафора зачастую кидает вызов этому миру.
Попытаемся ответить на следующие вопросы: какие строчки характеризуют лирического героя, какие представляют тех, кому герой себя противопоставляет, какая метафора изображает мир лирического героя, его ценности и ценности толпы?
В стихотворении Владимира Маяковского 1913 года «Нате» можно найти ответы на первые два вопроса. Отношение поэта к толпе враждебное, он находится в оппозиции: «Через час отсюда в чистый переулок / вытечет по человеку ваш обрюзгший жир, / а я вам открыл столько стихов шкатулок, / я — бесценных слов мот и транжир». Одухотворённая метафора «сердца-бабочки» противостоит материальности обывателей: «Все вы на бабочку поэтиного сердца / взгромоздитесь, грязные, в калошах и без калош». «Шкатулка стихов», но «слов транжир и мот» создают контрастный образ поэта и его поэзии.
Образ толпы в произведении Маяковского всё время носит негативный оттенок. Отрицательное восприятие людей Маяковским мало меняется с годами: «Толпа — пестрошерстая быстрая кошка — / плыла, изгибаясь, дверями влекома» («Ночь», 1912), «враждующий букет бульварных проституток» («Утро», 1912),Толпа озвереет, будет тереться,/ ощетинит ножки стоглавая вошь («Нате», 1913). О мещанах сказано пренебрежительно, будто бы о стаях птиц: «Со всех необъятных российских нив, / с первого дня советского рождения / стеклись они, / наскоро оперенья переменив, / и засели во все учреждения» («О дряни», 1920-21гг.). «…как грешные верблюды в конце мира, / орут папиросники» («Неразбериха», 1921 г.)
Наконец, возникает образ целого мира, как бездушного и безмозглого тела, люди, по мнению поэта, мясо: «Металось / во все стороны / мира безголовое тело. / Нас / продавали на вырез» («Владимир Ильич», 1920). Метафора, касающаяся человеческого сообщества, подводит итог мировоззрению поэта. Лишённый души быт пересилил бытие поэта. Метафора поэта 20-х гг. сугубо материальна и презрительна.
Стихи Владимира Маяковского «Послушайте» (1914), «А вы могли бы» (1913) «Лиличка» (1916), «Хорошее отношение к лошадям» (1918) раскрывают другую сторону лирического мироощущения поэта, более тонкую и болезненно воспринимающую мир, душу, способную задать нестандартный вопрос: «А вы / ноктюрн сыграть / могли бы / на флейте водосточных труб?» («А вы могли бы»,1913).
Стихотворение «Лиличка» 1916 года полно переживаний, выдержанных в щемящих нотах. Можно сказать, что оно переполнено образами, метафорами и эпитетами непокоя, жажды смерти, страсти, отчаяния. Место, где происходит разлад лирического героя и «Лилички» — «ад»: «Дым табачный воздух выел. / Комната — / глава в крученыховском аде».
Лирический герой «исступлённый». «В мутной передней долго не влезет
сломанная дрожью рука в рукав». После того, как он «бросит в улицу» своё тело, следует целый ряд эпитетов, характеризующих его настрой: «Дикий, / обезумлюсь,/ отчаяньем иссеча́сь».
Его любовь – «тяжкая гиря», мешающая лирической героине. У героя остаётся лишь право «в последнем крике выреветь горечь обиженных жалоб».
Апогея накал страданий поэта достигает в следующих строчках: «И в пролёт не брошусь, / и не выпью яда, / и курок не смогу над виском нажать. / Надо мною, / кроме твоего взгляда, / не властно лезвие ни одного ножа. / Завтра забудешь, / что тебя короновал, / что душу цветущую любовью выжег, / и су́етных дней взметённый карнавал / растреплет страницы моих книжек…».
Поэт «иссушил» душу стихами «в опожаренном песке» любовной пустыни. Он дошёл до признания бессильности своего поэтического дара (!), в котором Владимир Владимирович редко позволял себе сомневаться: «Слов моих сухие листья ли / заставят остановиться, / жадно дыша? / Дай хоть / последней нежностью выстелить / твой уходящий шаг».
И всё же, несмотря на гибельную страсть этих строк, стихотворенье живое. В нём есть спасительный свет бескорыстной привязанности, именно она освещает «главу в крученыховском аде». Мы сочувствуем лирическому герою, потому что он отдал всё своим чувствам, ему ничего для себя не надо кроме любви, даже славы, он «короновал» любовь, «душу цветущую любовью выжег».
В образах поздних стихов как будто умирает душа, уходит последняя романтика восприятия мира, ломается внутренняя музыка стихотворений, исчезает то, что оживляет строки. Рассмотрим подробнее стихотворение 1926 года «Сергею Есенину».
Если в стихотворении «Послушайте» 1914 года лирический герой может задать вопрос о светилах неба: «Послушайте! / Ведь, если звезды / зажигают — / значит — это кому-нибудь нужно?», в стихотворении «Сергею Есенину» эта тема находит другое звучание – омертвевшей пустоты: «Вы ушли, / как говорится, / в мир иной. / Пустота… / Летите, в звёзды врезываясь. / Ни тебе аванса, / ни пивной». Звёзды поздних стихов Маяковского враждебны. Они уже не необходимы, а наделены пустотой. Летящей душе поэта они мешают, «врезываются». Появление образа «аванса и пивной» после звёзд невозможно представить в стихотворении «Пслушайте», в этом произведении складывается иная картина.
Неспроста повторяются в стихотворении «Сергею Есенину» такие однокоренные слова, как: «врезываясь», «взрезанной», «резать». Семантическое поле отчаяния, пустоты и смерти создаётся с помощью следующих образов: «в горле ком», «костей мешок», «смертельный мел», «забулдыга подмастерье», «стихов заупокойный лом», «решётки памяти», «посвящений и воспоминаний дрянь», «калеки и калекши».
Собираются «Тупые рифмы загонять колом», как вампиров, чтоб не ожили больше. Жизнь для поэта война – «время сзади ядрами рвалось». Названы эпитеты «смертельный», «заупокойный», «дохлый». Эпитеты тяжести и трудности повторяются в разных строчках: «Вы бы в день / писали / строк по сто, / утомительно / и длинно»; «Тяжело / и неуместно / разводить мистерии»; «Это время — / трудновато для пера»; «В этой жизни / помереть / не трудно. / Сделать жизнь / значительно трудней». Кажется, что поэт «пересиливает» себя, чтобы разговаривать.
В стихотворении 1926 года намечается усталость от жизни поэта. Фраза «Надо вырвать радость у грядущих дней» становится финальным призывом к страшному действию. «Дела много — / только поспевать. / Надо / Жизнь / сначала переделать, / переделав — / можно воспевать».
Автор: Вера Александрова.