Книга Ирины Толдовой «Мухи мирозданья» (СПб., 2018 г) – попытка осознать (или ощутить) свое место (и место человека вообще) в сложном мироустройстве, и если не найти ответы на вечные вопросы «Кто я? Для чего, зачем?», то хотя бы задать их, обнаружив этим перед Вселенной свое право на голос, выбор, судьбу. Что нелегко, ибо мухи мирозданья – это уничижительное определение нас, людей.
<…>
Мы, как мухи, стремимся к богам, им жужжа сокровенно.
И летаем вокруг надоедливой шумной толпой,
Вырываясь хлопком мухобойки из плена вселенной.
Иль, богами забытые, сохнем за пыльным окном,
Не прорвавшись сквозь стекла к холодному зимнему свету.
«Боги», к которым понапрасну стремятся души – языческие, безжалостные персонажи, для которых человек в лучшем случае – забава, а в худшем – назойливое насекомое. Впрочем, появление Бога-Отца не спасает положение: «Глаза слепы, / Лоб в небо, / Висок тонок, / Черта губ – Скульптор скуп, / Лепит спросонок» (о создании человека в стихотворении «Творец»), «Там внизу снег формует слепок / Всех предметов – земному чужд. / Это бог пылесосит небо, / Избавляясь от лишних душ («Облака пылесосят небо»). Человек в таком мире – нелюбимый, неудавшийся, случайный, не понявший смысла, «которого нету», не приближающийся к истине ни с жизненным опытом, ни даже на границе со смертью.
Но на самом деле, трагическое мироощущение – лишь отправная точка, от которой лирический герой устремляется на поиски ответов на волнующие его вопросы. Или, вернее сказать – тупик, куда он будет периодически упираться в минуты отчаяния. Ибо отсутствие поддержки «свыше» не отменяет главной задачи – «не веря в свет, /поднимать копье, приближать рассвет», а также требований к наличию нравственного стержня (тут автор разделяет кантовскую философию). Романтизация ушедших эпох и сожаление об измельчании душ сродни донкихотству:
Говорят, «донкихотство» – сказка,
Пережиток минувшего века…
Только что же тогда с закваской
Человечьей – у человека?
(«Дон Кихоты сейчас не в моде»)
Мы не помним родства.
Мы теряем эпохи.
Мы не смотрим назад.
Нас для прошлого нет.
За спиной кумовства,
Неприкаянно плохи,
На себя целим взгляд,
Укрываясь от бед
(«Мы не помним родства»)
Тьма сгущается, идеалы попираются, но караван идет; герой, как стойкий оловянный солдатик, борется с обстоятельствами или учится принимать их с достоинством («Доля гордая поэта – / Не склоняться пред судьбой»). Дорога, путь, преодоление (в том числе и себя) – его призвание, но участь эта горька.
Надев дежурную улыбку,
Не расплескать внутри – замерзло;
Идешь легко и грациозно…
(«Пришла осенняя пора»)
Лишь бы ветер в лицо,
Но только не в спину.
Не надо: дорогу – в кольцо,
А меня – в середину.
(«Сумку спортивную через плечо…»)
Однако, если во время трудного пути внимательно смотреть по сторонам и останавливаться для отдыха, окажется, что жизнь все-таки полна красок и положительных эмоций. В мире, где «деньги возводят на троны», продолжают петь о любви соловьи и дома ждут дождя, «как высшего чего-то».
Умение Ирины Толдовой видеть все оттенки в спектре между черным и белым удерживает книгу от депрессивного настроя. Собственно, и сам путь «Дон-Кихота» начинается с обыкновенной прогулки. «Прогулки по городу» – первая глава сборника, включившая в себя трогательные образцы городской и пейзажной лирики. Чего стоит только одно декабрьское солнце, которое дрыхнет, свернувшись рыжим клубком:
Ему и тепло, и уютно,
И сытно – вот тут у дивана,
Лишь только нагнуться –
Большая небесная плошка
(«Декабрь»)
Или – окрыляющий, ослепляющий счастьем «Петербургский сонет»
Меняет город шляпы облаков
Или снимает, заприметив друга.
Их позументы ветреною фугой
Чуть задевают букли куполов.
И, поселившись в глубине зрачков
Под видом сумасбродного недуга,
Преодоленного за стойким недосугом,
Весна из нас выводит стариков.
<…>
Так что поиски героя происходят в мире вполне гармоничном; но он, как и большинство поэтических натур, видимо, «счастия не ищет и не от счастия бежит»… Возможен тут и другой вариант – именно после неудачных попыток достучаться до небес, он может в полной мере оценить то малое, что его окружает. Но я бы предложила версию, до которой герой Ирины Толдовой, думаю, и сам когда-нибудь дойдет – мы, мухи, нужны «богам» (Богу? Вселенной?) для вдохновения, которое рождается как раз в результате наших поисков и метаний. Именно поэтому в стихотворении, приведенном ниже, вполне закономерно прочитывается муха вместо муза:
Муза слетает ко мне под землей –
На минусовой отметке –
И, как интернет, исчезает порой
При смене ветки на ветку.
К ней подключение затруднено,
Пароль подобрать невозможно,
Но вдруг сама прикоснется крылом,
Забьется в висках под кожей.
И вот уже гомон стихает вокруг,
Я в шумном метро – одиночка.
А муза – мой старый капризный друг –
Диктует за строчкой строчку.
И тогда становится понятно, почему мухи (музы) стремятся к богам, «им жужжа сокровенно», и счастливы, когда творцы им внимают, и умирают за пыльным окном, когда боги глухи.