К 120-летию со дня рождения писателя
Каждый помнит какую-то русскую реку,
но бессильно запнётся, едва
говорить о ней станет: даны человеку
лишь одни человечьи слова.
А ведь реки, как и души, все разные…
Владимир Набоков,
«Русская река», Берлин, 3 апреля 1923
Сегодня нет в России образованного человека, не прочитавшего «Дар» Владимира Набокова и «Мир и дар Владимира Набокова» Бориса Носика.
Взахлёб читали. Но знали Набокова, как всемирно известного прозаика, а Набокова-поэта – немногие.
И вдруг, как весенним паводком, прорвало дамбу: Владимир Набоков «Стихотворения» (1990, «Художественная литература» Ленинградское отделение), «Стихотворения, рассказы» (1991, – Л.: Дет. Лит.), «Стихотворения» (1991, Москва, «Молодая гвардия»), « Как я люблю тебя» (1994, Стихотворения, поэма, эссе о России. Москва, Центр – 100), «Лирика» (2000, Минск, Харвест), «Стихотворения и поэмы» (2001, Москва). И это в наличии только в моей скромной домашней библиотеке.
Мне посчастливилось провести не одно лето в Рождествено. Плодом впечатлений от увиденного и прочитанного стал мой сборник стихов «Набоковское лукоморье. Летний альбом», проиллюстрированный известным, легендарным художником Леонидом Птицыным (1929 – 2017).
В одну из морозных и снежных зим я получила предложение принять участие в поэтическом вечере «Рождество в Рождествено», организованный сотрудниками Музея-усадьбы «Рождествено» и поэтами «Сиверского братства». Это магическое сочетание названия села и замечательного зимнего праздника не допускало отказа.
Зимний Оредеж, густые зелёные кроны сосен, ярко-оранжевые стволы, церковь из красного старинного кирпича в лучах заката предстали предо мной, когда я вышла из автобуса. Сразу вспомнилось Набоковым увиденное из далёкого-далека:
* * *
Вот на Лугу шоссе,
Дом с колоннами. Оредеж.
* * *
…скажешь ты Богу: я дома!
(Кладбище. Мост. Поворот.)
Бывавшие в Рождествено не усомнятся в том, что это уголок его детства и юности в Рождествено, а «Мост» – это мост, соединяющий два берега реки Оредеж, в центре села. Под этим мостом широкая (живописная – с красными высокими берегами) излучина реки – то самое набоковское лукоморье.
Приехала я в село шестого января. Вечерело… Огромный диск солнца садился за береговые сосны, обрамляющие широкую излучину реки Оредеж, скованную льдом и покрытую сугробами снега, похожими на набегавшие на берега застывшие речные волны. В стихотворении «Русская река» Набоков спрашивает:
И как объяснить,
что значит русское
«вечереет»?
Налюбовавшись завораживающей картиной, я вошла в здание клуба. В едва освещённом зале, располагавшемся на втором этаже бывшего купеческого дома, уже сидели в пальто и куртках приглашённые на праздник сельчане. От небольшой и невысокой сцены, ёлки, украшенной шарами и самодельными гирляндами, бумажных снежинок на стенах повеяло на меня грустью запустения.
По прошествии лет подробности вечера стёрлись в моей памяти, но случившееся чудо не забылось. Видимо от теплого дыхания присутствующих в зале, но хочется верить – от потока поэтических строк, вдруг, откуда не возьмись, выпорхнула бабочка и начала кружиться то над головами исполняющих романс, то над сидящими поэтами вдоль стен сцены. Пробудившись ото сна и набираясь сил, бабочка делала круги всё шире и шире, взмывая по спирал к потолку. Зал замер… Бабочка была большая серо-коричневая с белыми пятнышками на крыльях. Как появилась, так и исчезла бабочка неожиданно.
Возможно многим вспомнился грустный рассказ Набокова «Рождество». Не помню, что подумала тогда, а сейчас думаю: ранимым поэтическим душам и Там нет покоя. И ещё вспомнилось, что в Древней Греции на гробницах душу изображали в виде птицы, а позже – в виде бабочки. Из стихотворения
«На закате»:
… душам умерших давно
иногда возвращаться дано.
И сейчас я думаю, что туда в зал в Рождественский сочельник на поэтический вечер в образе проснувшейся бабочки в родные края прилетала душа Владимира Набокова, тосковавшая по родным краям. Он писал в стихотворении «Родина»:
Бессмертное счастие наше
Россией зовётся в веках.
Мы края не видели краше,
а были во многих краях.
А в стихотворении «Скиф»:
И сон мучительный, летучий
играл и реял надо мной.
Я плакал: чудились мне тучи
и степи Скифии родной!
Образ русской реки Оредеж его волновал – он называет конкретно эту реку в стихотворении «Прелестная пора»:
… В Оредеж глядится
сонный лес, и тот, что отражён, –
яснее настоящего…»
И в прозе этот уголок земли русской с русской рекой он также описывает со сразу узнаваемыми подробностями:
«С праздничной ясностью восстанавливаю родной, как собственное кровообращение, путь из нашей Выры в село Рождествено, по ту сторону Оредежи: красноватую дорогу, сперва шедшую между Старым парком и Новым, а затем колоннадой толстых берёз, мимо некошенных полей; а дальше: поворот, спуск к реке, искрящейся промеж парчовой тины, мост, вдруг разговорившийся под копытами, ослепительный блеск жестянки, оставленной удильщиком на перилах, белую усадьбу дяди на муравчатом холму, другой мост, другой холм, с липами, розовой церковью, мраморным склепом Рукавишниковых…» Ни одного слова неточности!
Сколько же раз я сама совершала прогулку именно по этому пути – туда и обратно, с обязательной остановкой на мосту, перекинутому через излучину Оредежи. И мне мерещились водяной и русалки в колышущихся подводных травах…
А вот пронзительное стихотворение «Домой» – это он мечтал о возможном возвращении и как это могло бы быть:
На мызу, милые! Ямщик
вожжою овода прогонит,
и – с Богом! Жаворонок тонет
в звенящем небе, и велик
и свеж, и светел мир, омытый
недавним ливнем: благодать,
благоуханье. Что гадать?
Всё ясно, ясно; мне открыты
все тайны счастья; вот оно:
сырой дороги блеск лиловый;
по сторонам то куст ольховый,
то ива; бледное пятно
усадьбы дальней; рощи, нивы,
среди колосьев васильки;
зелёный склон; изгиб ленивый
знакомой тинистой реки.
Скорее, милые! Рокочет
мост под копытами. Скорей!
И сердце бьётся, сердце хочет
взлететь и перегнать коней.
О, звуки, полные былого!
Мои деревья, ветер мой
и слёзы чудные, и слово
непостижимое: домой!
Из рассказа в рассказ, из романа в роман, из стихотворения в стихотворение переходили им открытые «тайны счастья» – мир созданный силой его воображения. Только на русском языке Владимиром Набоковым было написано восемь романов, несколько десятков рассказов и повестей. Герой явно автобиографического романа «Дар» мечтает о возвращении в родные места:
«Быть может, когда-нибудь, на заграничных подошвах и давно сбитых каблуках, чувствуя себя привидением… я выйду с той станции.» Но, увы… Возвращаюсь к стихотворению «Русская река»:
* * *
… у каждого в сердце, где клад заковала
кочевая стальная тоска,
отзывается внятно, что сердцу, бывало,
напевала родная река.
Надежда Перова